Второе, так же заочное, знакомство произошло на втором курсе, когда в среде физматовских студентов, любителей шахмат и преферанса, ходила легенда о "профессорской пульке", одним из организаторов и непременных участников которой был Альтшулер.
Личное знакомство произошло в осеннем семестре четвертого курса, когда Семен Александрович читал нам курс квантовой механики. Так как я был радиофизиком и к тому же считал, что только эксперимент дает окончательные ответы на все вопросы физики, да к тому же это был период бурного расцвета любви, несмотря на осень, то к этому курсу я отнесся без должного почтения. Более того, так уж было составлено судьбой расписание занятий, что лекции у моей будущей жены кончались тогда, когда у нас начиналась лекция по квантовой механике. Поэтому, я честно сбегал с этих лекций и шел провожать мою "несравненную", и каждый раз мы под колоннами главного входа встречали Семена Александровича. Мы здоровались на ходу, и я до сих пор храню в памяти его добрую улыбку, понимающий взгляд и тот урок, который я получил в зимнюю сессию. Во-первых, он не "отыгрывался" за все мои художества, а спрашивал с меня так, как и с тех, кто ходил регулярно, хотя мог бы сделать это без особого труда. Во-вторых, когда я сдал на свою заслуженную четверку, он по ошибке поставил в зачетке "отлично", что я обнаружил часа через два. Так как экзамен еще продолжался, (я всегда ходил сдавать в первых рядах, не потому что был отличником, а чтобы иметь больше времени на послеэкзаменационные мероприятия), то я зашел, чтобы исправить запись в зачетке. Каково же было мое удивление, когда мне предложили ответить еще на один дополнительный вопрос, с тем чтобы исправления были внесены в экзаменационную ведомость. Трезво оценив свои знания, я попросил исправить оценку в зачетке. Но это отношение к обучаемому я сохранил на всю свою жизнь, которая вопреки моим мечтам и ожиданиям оказалась навсегда связана с обучением студентов, т.к. после окончания я был распределен на работу в Казанский Авиационный институт. В те годы (54 г.) действовала теория человека-винтика.
По-видимому, меня ввернули куда надо и как надо, и я уже почти пятьдесят лет работаю там, куда меня ввернули.
Следующая встреча с Семеном Александровичем произошла только через четыре года, но именно она оказала огромное влияние на всю мою дальнейшую жизнь. В это время формировалась только что созданная проблемная лаборатория магнитной радиоспектроскопии. Организатором, идеологом и отцом-основателем был С.А. Альтшулер. Для создания экспериментальной базы Семен Александрович пригласил выпускника физмата КГУ, а в то время уже заведующего кафедрой КАИ, Рашида Шакировича Нигматуллина. А он, в свою очередь, привлек к этой работе и меня. Первоначально я пошел просто подработать для поддержания семьи. Но очень быстро родной дух университета и тот молодой задор и энтузиазм, с которым разворачивалась эта работа, дух поиска и общей заинтересованности, который был создан дядей Семой, как за глаза звали С.А. Альтшулера, настолько заразили и увлекли, что финансовая сторона ушла на второй план. Все свободное от занятий в КАИ время происходило в ПЛМРС. И, оглядываясь с огромным удовольствием на то время, я все глубже осознаю, каким научным и организаторским талантом, какой смелостью надо было обладать, чтобы будучи физиком-теоретиком ввязаться в это дело, сдвинуть его с мертвой точки и создать ту международно признанную школу, которая так прославила родной университет. Эта школа формировалась в повседневном труде и общении, но, пожалуй, наибольшую роль сыграли посиделки в теоретичке, маленькой комнатке в торце коридора, где в самой непринужденной обстановке обсуждались и решались все вопросы. И очень часто в них принимал участие " дядя Сема". При этом он мог так поставить себя, что сохранялось и уважение к нему, и его зачастую решающая роль в спорах , и, в то же время, дух университетской демократии и даже вольности.
В конце 59 г. Семен Александрович вдруг вызвал меня к себе в кабинет. Это было совершенно неожиданно и нетипично. Я терялся в догадках, но дело разрешилось просто. Мне было сказано, что работа идет нормально и мне пора в аспирантуру. Я не очень утруждал себя этим вопросом, т.к. большинство моих одногруппников к этому времени уже остепенилось, а меня эта проблема как-то не волновала. Но "дядя Сема" мне очень просто и очень четко вправил мозги на место, и я в 1960 г. оказался в двухгодичной целевой аспирантуре, поскольку КАИ в иной форме не захотел меня отпускать. Два года пронеслись очень быстро и за них было сделано под руководством С.А. Альтшулера, М.М. Зарипова и Л.Я. Шекуна достаточно много, но в срок я не уложился. И хотя в 1960 г. я вернулся преподавать в КАИ, но работу продолжал. И тут внимание и педагогический талант и такт С.А. Альтшулера проявились во всем блеске. Он не опекал по мелочам, но вел твердой рукой. И летом 1963 г. перед отпуском просто сказал, что в конце августа я обязан положить ему на стол готовую диссертацию. У меня не было даже мысли о том, что это можно не сделать, так он поставил вопрос. И я сделал это. Поэтому, позже, со своими аспирантами я поступал и поступаю точно также. После защиты кандидатской диссертации был важный момент в наших отношениях, да и в моей научной судьбе. Хотя я преподавал в КАИ, я предложил начать в ПЛМРС новую тему - создать установку и начать исследование двойного электронно-ядерного резонанса. Т.к. в лаборатории была напряженная ситуация с рабочими и особенно с магнитами, то очень многие высказывались против начала этих работ, мотивируя сложностью задачи, моим не совсем понятным статусом (т.к. по закону я даже деньги по совместительству не получал, т.е. был "вольным стрелком "), а также отсутствием материальной базы, но Семен Александрович и Максут Мухамедзянович, вопреки этому, поддержали постановку этих работ и через год из ПЛМРС пошли работы по ДЭЯР, а затем и по тройному электронно-ядерно-ядерному резонансу. Характерно, что в этом вопросе теоретики проявили большее понимание и прозорливость. Еще со времен аспирантуры, несколько раз в год, Семен Александрович приглашал меня "проводить" его домой. Эти "проводы" были великой формой общения, когда обсуждаются и, главное, решаются все вопросы, и не только научные. Я хорошо знаю и на собственном опыте, и по рассказам других учеников "дяди Семы" насколько ценны и продуктивны были такие прогулки; вниз от университета, вверх по Галактионова, затем Горького, Лядской садик и, наконец, Комлева. Как много было сказано за это время. И я благодарен судьбе за почти двадцать лет этих прогулок с Учителем и за те уроки жизни, которые я получил.
Запомнилась одна из таких прогулок в конце семидесятого года. Мне был задан совершенно неожиданный вопрос: "Помню ли я о судьбе Буриданова осла". Я несколько опешил, но потом, не без помощи Семена Александровича, понял, что пора выбирать в своих научных пристрастиях толи ДЭЯР, толи лазеры. И главное, мне было подсказано, что и как надо сделать, чтобы не ошибиться в выборе стога. Когда были выбраны лазеры, Семен Александрович четко сказал: "любим, верим, но чтобы работала наука, а не любовь и вера, будь добр, чтобы в числе официальных отзывов были отзывы Прохорова А.М. и Басова Н.Г., а также от промышленности. Те, кто хорошо помнит то время, когда в лазерной физике были Басов и "КонтраБасов", хорошо поймут жесткость этих условий. Но это, и именно это, характеризует принципиальный, чисто научный подход. Я это понял, и это условие было выполнено. После этого никаких проблем с защитой докторской диссертации не было. В течение многих лет заседая в Ученом Совете под председательством и мудрым водительством Семена Александровича, я учился этике и эстетике научных дискуссий, споров и методов их разрешения. Я на всю жизнь усвоил мудрость, что разница между положительным и отрицательным отзывом состоит лишь в расстановке акцентов и ударений. При этом и ударения в слове могут расставляться по-разному.
Трудно, перебирая четки воспоминаний, выбрать значимые и незначимые бусинки. Но на двух из них я не могу не остановиться.
Заключительный банкет в "кожаном" зале ДТК после закрытия первой большой международной конференции АМПЕР в Казани. Тогда это закрытый город, и пробить и организовать такую конференцию было почти подвигом. Встает с тостом месье Анатоль Абрагам, который потряс конференцию своим исследованием "исторических корней" слова "гамильтониан". Он обращает тост к двум капризным дамам, Шведской и Советской академиям наук, с призывом исправить исторические ошибки и присудить Завойскому Нобелевскую премию за открытие парамагнитного резонанса и принять Альтшулера в Академию наук. Тихий шок присутствующих. И я очень рад, что, хотя бы последнее пожелание тоста сбылось. Лучше поздно, чем никогда.
И, наконец, последняя встреча. уезжал в командировку и заехал проведать Семена Александровича в РКБ. Мне навсегда запомнились его глаза, в которых стояла нестерпимая боль, какая-то библейская мудрость и всепрощение, и иногда появлялась та добрая и немного насмешливая и лукавая улыбка. Мы говорили лишь несколько минут, больше он говорить не мог. А когда я вернулся из командировки, его уже похоронили.
Прошло много лет. Но всегда, когда я бываю на родных могилах Арского кладбища, я обязательно прихожу к могиле Семена Александровича, чтобы отдать хоть часть своего долга моему Учителю.